Dum spiro, spero
2053
Серый, унылый пейзаж пустыря, отделяющего "крысятник" - бедняцкий квартал на окраине города - от свалки. Майский ветер гоняет по жухлой траве разноцветные обрывки пластиковых пакетов, шуршит в зарослях сухого прошлогоднего бурьяна да несет в городок отвратительный, но давным-давно ставший для жителей крысятника привычным запах тлеющего мусора.
Молодая женщина свернула с тропинки, змеящейся по пустырю, и, обогнув ветхую, неухоженную церквушку, наспех переоборудованную под мечеть, оказалась в городе. Одеждой она не отличалась от остальных женщин, попадавшихся ей на пути. Такое же темное длинное платье, скрывающее от постороннего взгляда все, что только можно спрятать, такой же светлый хиджаб на голове. Она шагала уверенной походкой, но, тем не менее, вглядывалась в лица встречных людей, будто бы кого-то искала. Вот, тяжело ступая, ведет на веревке брюхатую козу полная женщина с красным и вспотевшим лицом. Вот стайка ребятишек лет пяти - двое из них затеяли потасовку, а остальные, обступив дерущихся товарищей, громко их подбадривают. Вот сухощавый старик, с бурой, под стать глине, из которой сделаны его кувшины и миски, кожей катит тележку с посудой на базар.
Девушка обогнала старика, свернула на узкую улочку с тесно мостящимися по соседству друг с другом невзрачными одноэтажными домишками и гуляющими за заборами курами, и через несколько минут оказалась на базарной площади.
Несмотря на кричащую нищету жителей района, рынок бурлил, шумел, звал к себе тысячами голосов, будто все население города собралось здесь. Увлекаемая живым потоком, девушка двигалась вдоль торгующих рядов, без интереса бросая взгляды на выставленный товар. Почти весь он попадал сюда со свалки - погнутый остов люстры без плафонов, сильно поношенная, но еще вполне годная одежда и обувь, отсортированный, высушенный и спрессованный горючий мусор для топки печей, желтые, полувековой давности, газеты - на растопку. Товар разложен на столиках, сдвинутых ящиках, а кое у кого - прямо на земле, на тряпках или бумагах.
На ларьке, из которого доносилась громкая брань и не менее громкий басовитый хохот, над гордой вывеской "Казино" намалеваны успевшей выцвести за четыре месяца краской цифры: "2053". Жители города привыкли встречать новый год дважды: по мусульманскому и по западному календарям.
"...Непростой год грядет... Поворотный... Многое в этот год решиться может. Но только от нас зависит, как судьба нашего рода повернется. Многое нужно нам сделать, но самое главное - мы должны разучиться бояться. Потому что боги любят отважных!"
У одного из лотков она невольно задержалась. Книги! Толстые, старые, с выцветшими корешками и желтыми страницами - книги на русском языке! Чья-то библиотека, определенная небритым и, вероятно, неграмотным торговцем на отопление ветхих жилищ.
Если бы она могла, она купила бы всё. Даже если бы не хватило денег, она уговорила бы торговца повременить или обменять книги на что-нибудь другое. Натуральным обменом жителей крысятника было не удивить: деньги водились далеко не в каждой семье.
Она не могла. Сегодня ей предстояло выполнить тяжелое, опасное, но жизненно важное для всего рода задание. А потому, сдержав вздох, она прошла мимо сваленных горкой на земле книг и направилась к западным воротам рынка.
Здесь начинался Мертвый город. Пустые оконные проемы многоэтажек - всё, что можно было сжечь, давно разворовали - кое-где были заколочены ржавыми листами железа и обломками пластика. Здесь селились те, у кого не было средств даже на угол в крысятнике. Многие дома были полуразрушены, от некоторых остались лишь фрагменты стен. На крышах зеленела трава, из дверных проемов выглядывали молодые деревца. Нет, район не пострадал от землетрясения или других стихийных бедствий. Просто в городе не осталось людей, которые могли себе позволить жить в благоустроенных домах. Квартиры пустовали, коммуникации сгнили, мародеры сняли и вывезли все ценное. Дожди, ветры да чахлые березки, пробивающиеся из щелей между кирпичами, год за годом медленно разрушали здания.
Над серой стеной пятиэтажки возвышались ржавые металлические буквы. <Боль №1> - прочла женщина. Остальные буквы давно украшали вход в один из многочисленных игорных бараков крысятника.
"Кажется, здесь была больница? Да, дед любит вспоминать об этом здании, где когда-то было множество лекарств и необходимых для врачей инструментов..."
Стены бывшей больницы местами были покрыты копотью. Пожары - обычное дело для умирающих городов.
Но вот руины уступили место санитарной лесополосе, а за ней уже сверкали свежей черепицей и спутниковыми тарелками особняки элитного квартала.
Угрюмый полицейский смерил девушку пристальным взглядом темных глаз из-под густых бровей, но останавливать не стал. Она, скорее всего, могла бы быть продавщицей, уборщицей, может быть, даже няней. К тому же к женщинам копы всегда относились лояльней.
Стриженые газоны здесь были по-летнему ярки, асфальт - нереально ровен и гладок. На площадках перед домами сияли, отполированные, роскошные внедорожники и легкие спортивные кабриолеты. Пестрели вывесками магазины, мигал разноцветными огнями ночной клуб. Как будто бы и нет вблизи этого обнесенного высоким сетчатым забором райского местечка Мертвого города и бедняцких лачуг.
Стоянка гипермаркета.
Алый кабриолет, стоящий, наплевав на разметку. Полноватый хозяин, о чем-то громко спорящий с приятелем, театрально взмахивая волосатыми руками в золотых перстнях.
И полугодовалый пухлощекий малыш, пристегнутый к детскому креслу на правом сиденье.
Пора!
"...Ладушка, внученька, послушай меня. Община наша слишком мала, двести душ всего. Все дети наши друг дружке родней приходятся. Вырастут невесты - за кого отдавать станем? Свежая кровь нужна обязательно. Мальчонку добудь, а я уж перед богами за грех твой ответ держать стану..."
Миг - и покорная простолюдинка сбрасывает неудобную накидку. Теперь она одета в легкую кожаную куртку и брюки. Два - кошачьим прыжком она оказывается около машины. Три - щелкают застежки, и вот малыш в руках женщины.
- Кудаааа?! - Несется вслед яростный вопль родителя, сопровождаемый многоэтажным матом, - Не стрелять, шакал! Живьем брать сучку неверную!
Но она уже далеко. Как молния мчится по чудо-асфальту, прижимая к груди теплое сокровище. Нет, к воротам ей теперь путь отрезан. Где-то позади тяжело громыхают сапоги преследователей - трех или четырех здоровяков. Но выход есть! Прыжок - и она на капоте легковушки, потом на крыше, потом - на автобусе, стоящем возле трехметровой ограды. Последний прыжок - и мягкое приземление в траву с перекатом.
"Как ты, малыш? Не ударился? Улыбаешься... Понравилось?"
На одном дыхании она пересекает лесополосу и пытается затеряться в улочках и развалинах Мертвого города. Но преследователи, похоже, знают это место куда лучше беглянки. Два черных джипа то исчезают за углом, то выныривают, отрезая ей путь в очередной узкий проход.
Тупик.
Верзилы-секьюрити вышли из машин, довольно похрустывая кулачищами.
- Дэвочка, куда торопишься? - скалится один. Отдай ребенка, мы тэбе совсем небольно сделаем, да, братки?
Женщина положила малыша на землю позади себя и встала в боевую стойку.
Верзилы расхохотались.
И тотчас первый из них повалился навзничь, поливая землю алым фонтанчиком из пробитого черепа.
- Снайпер! - успел крикнуть второй, прежде чем упал рядом с товарищем.
Двое оставшихся заметались по каменному тупику, но укрыться было негде, а невидимый снайпер работал быстро и ритмично, и через несколько секунд с преследователями было покончено.
Женщина прижала ребенка к себе, с тревогой вглядываясь в оконные проемы дома напротив, ожидая, что пуля вот-вот может настичь и её.
Тишина.
- Эй, сестренка!
Она обернулась. Пристальный, изучающий взгляд серых прищуренных глаз.
Он стоял совсем недалеко от нее - высокий, крепкий, небритый, с "Драгуновым" в руках. На шее - дог тэг и православный крестик. На майке - портрет полевого командира Степана Кузнецова, о гибели которого так громко трубили натовские пропагандисты год назад.
- Испугалась? Извини, работа. А теперь давай за мной, а то минут через десять здесь будет жарко:
Террорист, палач, нелюдь, русский медведь - так писали об этом человеке листовки, расклеенные по городу.
Выбора не было. Девушка молча кивнула и, поудобнее перехватив малыша, двинулась вслед за своим избавителем по едва различимой тропинке, огибающей груды железобетонного мусора с точащими в небо сухожилиями арматур.
Провожатый был молчалив. Когда девушка попросила дать ей время, чтобы раздобыть молоко для младенца, он бросил одно только слово "Потом".
Он шел вперед быстрым, но бесшумным шагом, внимательно вглядываясь в силуэты города. Несколько раз он подавал знак "замри" и приникал к окуляру прицела. Стрельбы не открывал, но два раза менял маршрут.
Наконец, стены брошенных домов остались позади. Снайпер вел девушку по лесистой ложбине. Тяжелые и липкие запахи свалки, пронизывающие Мертвый город, не ощущались здесь. Деревья светились молодой листвой, в их кронах шла перекличка мелких озорных птах.
Путь привел беглецов к скалам. Стрелок сбавил шаг:
- Осторожно! Растяжка!
В кустах обнаружился замаскированный хворостом вход в пещеру.
- Не бойся. - Он кивнул и поставил винтовку на предохранитель, - Это моя берлога. До темноты переждешь здесь.
Из пещеры веяло прохладой. Стрелок вытащил из каменной ниши аккумуляторный фонарик и два ватника.
- На, накинь. Здесь три градуса.
- Ты всегда такой неразговорчивый?
Едва уловимая улыбка.
- Почти: Предпочитаю смотреть. И слушать.
- Подержи, пожалуйста, ребенка.
Стрелок осторожно взял малыша на руки, и девушка закуталась в большой, не по размеру, ватник камуфляжной расцветки.
Уснувший в дороге ребенок открыл глазки и внимательно посмотрел на бойца.
- И как зовут нашего героя?
- Владислав, - отозвалась девушка. А меня - Лада.
- Будем знакомы. Игорь.
- Игорь Князев? - переспросила девушка.
- Так точно. Сто пятьдесят тысяч евробаксов за голову. В курсе?
- Да кто ж этих плакатов не видел:
Мальчонка засопел и заплакал. Стены пещеры прекрасно отражали звук, и казалось, что плачет не один ребенок, а целая орава.
- Вот скажи, чем я теперь буду ребенка кормить? - Всплеснула руками Лада. Она забрала малыша у Игоря, и принялась качать его.
- Сейчас. Иди за мной.
Он повел ее через лабиринты подземных ходов, мимо деревянных опор, гротов и ручьев. Пещера простиралась на добрые километры, и здесь ничего не стоило заблудиться. Ребенок недовольно пищал, требуя еды.
Наконец, они пришли.
Это был сухой, неплохо проветриваемый грот. Вдоль стен стояли штабеля ящиков, а рядом - несколько двухъярусных кроватей, сколоченных из сосновых жердей.
Игорь щелкнул зажигалкой, и под сводами грота заплясали неясные тени от солярочной свечи, сделанной из танковой гильзы.
Выключив фонарь - три свечи позволяли сносно видеть - он пошарил в ящике и достал банку сгущенки. Тут же нашлись примус, котелок и алюминиевая канистра с водой.
Когда вода нагрелась, Игорь развел в ней сгущенку, и, достав из упаковки свежий бинт, макнул его в котелок. Владислав вцепился в сладкую марлю беззубым ротишкой, и, пыхтя от усердия, принялся ужинать. Одновременно он бросал на взрослых укоряющие взгляды, словно пытаясь сказать: "А без скандала до вас не доходит, что есть пора?"
Лада сидела на скамье перед столом, сколоченным из неструганой доски, прижимая к себе мальчонку. Теплый оранжевый свет от пляшущего огонька ласкал ее худенькое лицо и отражался в славянских голубых глазах.
- А ты красивая: - улыбнулся Игорь, - Партизанская мадонна: Жаль, пацаны не видят.
- А где они?
- Нет больше пацанов, - боец опустил глаза, - Шурку вот вчера схоронил.
Он вынул из кармана бумажник и показал Ладе фотографию. Он, в окружении семерых мальчишек. Некоторые из ребят пытаются придать лицу серьезность, другие - улыбаются.
- Повстанцы? - уточнила девушка, - Дети совсем еще:
- Не дети. Старшему - восемнадцать было. Поначалу, оно конечно, романтикой бредили, но это проходит быстро. Дрались как черти.
Он вздохнул, положил на стол свою винтовку, и не глядя, по памяти, принялся разбирать и чистить оружие.
Малыш недовольно засопел - Лада вновь обмакнула марлю, и он успокоился.
- Ну, рассказывай, сестренка, - потребовал Князев, - Ты, судя по всему, из родноверов?
- Как догадался, командир? Не думала, что про нашу общину в городе знают.
- Имя у тебя редкое. Волосы светлые, одежда нездешняя, да и медальон с коловратом не для красы болтается?
- Крыть нечем. - Усмехнулась девушка. - Камуфляж пришлось в городе бросить, бежать мешал.
- И далеко до вашей общины? - Игорь бережно обтирал ветошью детали механизма.
- Два дня перехода.
- Эко далеко от города забрались! - присвистнул стрелок. - И большая у вас община?
- Двести два человека. Вместе со стариками и детишками. Мужчин мало.
- Мужчин, милая, везде дефицит. И чем живут нынче лесные отшельники?
- Тем и живем, что лес да озеро посылают. А цель наша - неужели не в курсе? - сберечь родную культуру. Книги по деревням вымениваем. Язык бережем, фольклор, веру. Детишек растим. В городах-то уже русских, почитай что нет. Кто и выжил в смуту - мусульманство приняли, живут по шариату. Язык забывают... Дети растут неграмотными.
- Это верно. - Игорь собрал оружие и щелкнул предохранителем. - Не осталось русских-то, только люди без прошлого. Такие где угодно приспособятся. Вот, бывает, всколыхнется что-то в нищей душонке, посочувствует партизану, еду предложит. Вот только на ночлег пустить боязно: за содействие-то смерть полагается. А коли духи его за кадык возьмут - сдаст с потрохами.
Он подошел к ящикам, набрал пригоршню патронов и достал три банки консервов. Малыш сладко сопел на теплой груди у Лады.
- Наелся, пухлощекий, - улыбнулся Князев, - Пора и нам подкрепиться.
Он поставил на огонь закопченную сковородку, огромным спецназовским ножом вскрыл банки и вывалил содержимое на горячий чугун. Перловка и тушенка.
Пока сковорода шипела и плавился жир, распространяя по гроту такой аромат, что у девушки потекли слюнки, Игорь ставил на стол патроны. Ровной шеренгой - как солдат.
Патроны были новыми, они сияли в свете коптилок будто только что принесенные с завода, даром что последние из оружейных заводов были уничтожены точечными ударами во время "миротворческой миссии" НАТО.
- А вот ребеночек не твой. - Князев пристально поглядел в глаза Лады.
- Мой! - взгляд девушки сделался тверже гранита. - Теперь - мой. Общине нужны дети. Иначе - смерть.
- Понимаю. Но почему бы тебе не взять ребенка из крысятника? Нищие сами отдадут, еще и благодарны будут.
- Потому что у нищих ребенок имеет шанс вырасти человеком. А у этих - нет.
- У кого - у этих? - Князев насторожился - Уж не у самого ли эмира ты наследника стырила?
- У самого.
Игорь закрыл лицо руками:
- Ой, дура, баба: Ну и дура! А я-то гляжу, что от тебя этим гориллам нужно? Да теперь же он весь крысятник на уши поставит. Даже если тебя не найдет, все равно головы полетят. Да и скажи мне, зачем вам этот ребенок? В нем же ни капли русской крови!
Девушка выдержала паузу и заговорила тихо, но твердо:
- Русский - это не цвет глаз и не форма носа. Это даже не то, крестили человека при рождении или обрезание делали. Это - сказки, песни, слышанные в раннем детстве. Это лучшие из книг, написанных за несколько веков на русском языке. Это умение мыслить, любовь к людям и земле, на которой родился. Любовь к свободе. Ненависть к врагам. То, что формируется в ребенке заботой родителей, а не дается природой. Многие в общине рождены в смешанных браках. Но они - гораздо более русские, чем те, кто ютится в трущобах крысятника и разговаривает на диалекте оккупантов.
Ребенок завозился у нее на руках. Девушка встала со скамьи, и принялась укачивать его, прохаживаясь от кроватей до ящиков и обратно.
Игорь молчал. Он брал из золотой шеренги патрон за патроном, и, поднося к огню, пристально разглядывал каждый, чтобы, убедившись в отсутствии брака, защелкнуть "солдата" в магазин.
Малыш затих. Лада заметила обтрепанный корешок книги, торчащей из-под набитого сеном матраса. Она осторожно, стараясь не потревожить сон ребенка, вытащила книжку и поднесла к свету.
- "Метро-2033"?
Игорь обернулся:
- Фантастика. Шурка любил: И угадай, когда написана: лет за двадцать до гражданской. Любопытная вещица, почитай. Кое-что парень угадал. Вот только главного не просек: боялись люди ядерной войны, а демографическую катастрофу своими руками приближали. Мода на бездетность, секс-меньшинства, мать их: Да если и был ребенок, то почти всегда один. Один! А гости? У них и сейчас не меньше трех в семье, а в те годы пять-шесть детей нормой было!
А пили как? Сколько детей дебилами рождалось, не читала? Целые села с синдромом врожденного алкоголизма! И всех всё устраивало. Даже режим, который на трех китах держался - нефти, газе и лесе, всегда большинством поддерживали. И чем дальше от центра, тем единодушней. Вот и вышла боком любовь эта невзаимная. Гости-то всегда борзыми были, да только обыватель все терпел. Считал, что его эта борзота не коснется. Еще и друзья из-за бугра капали, мол, терпимее нужно к гостям-то. Ежели кто гостя обидел - сразу клеймо "фашист", и на особый учет. А вот когда гости русских парней резали - в новостях даже национальность бандитов умалчивалась. Не было среди гостей бандитов, были только "особенности менталитета". Нет, некоторых сажали, не без этого. Но сроки были шутейные, а там и вовсе отпускали по амнистии. А вот офицерам, которые это стадо баранов от волков берегли, на всю катушку сроки давали. И ни одна морда правозащитная за бугром не вякнула.
Подросли у гостей детки, позабыли, что они гости. Принялись ножичками поигрывать. Доигрались. Гражданская началась. Поначалу и сторон-то в войне не было, каждый за себя дрался. Криминал распоясался. Власти облажались по полной. Позже оставшиеся русские все же сплотились вокруг офицеров, начали теснить гостей. Вот тут-то добрые друзья и провернули миротворческий блицкриг. Оставшиеся боеспособные подразделения добили, ПВО ликвидировали, ядерные шахты. Россию поделили на эмираты, марионеток насажали, вкачали в них бабло. Короче, пригодился югославский сценарий. Нефть почти даром теперь качают, - он замолчал, и было слышно, как хрустнули костяшки сжимаемых кулаков. - Ну, садись за стол. Поешь, разогрелось. Я мальца подержу.
Девушка потянулась, расправляя затекшие от долгого держания ребенка руки, и принялась торопливо утолять голод. После трех дней, проведенных в поисках ребенка, жирная солдатская каша казалась ей манной небесной.
- В небе-то друзья эти неплохо воюют, - продолжал неожиданно разговорившийся Игорь, - но вот на земле что-то не очень. Как поплыли в первые же месяцы за океан в гробах, так и передумали здесь надолго задерживаться. Благо не зря они в наших соседях ненависть так бережно взращивали: Видела американских коммандос в городе? То-то. Только на плакатах. А на деле - украинский корпус, латышская дивизия, грузинский спецназ. Мрази.
Он вздохнул, подошел к кровати, положил в нее малыша и накрыл его своим ватником, как одеялом. Затем вытащил из-под кровати рюкзак, расшнуровал его:
- Здесь медикаменты всякие. Возьми, вашим пригодятся.
- Не может быть! - всплеснула руками девушка. - Настоящие лекарства? То-то дед образуется! Он врач, очень хороший врач. Когда-то публиковался в зарубежных научных журналах. Да и потом, когда война началась, его уговаривали туда переехать.
- Ну, тем более, вам полезней будет, - кивнул Игорь.
- А ты? - девушка отложила ложку и внимательно посмотрела на Князева.
- Что я?
- Неужели ты останешься здесь? Один? Не пойдешь со мной?
- Куда деваться, пойду. Но только проводить. Не донесешь одна-то. Или на карателей нарвешься.
- А потом?
- А потом вернусь. Ну нельзя мне к вам, пойми. За мою голову бабки обещаны немерянные, не забыла? Прознают шакалы - всю общину сожгут, детей не пожалеют. Спасибо за приглашение, но мне лучше здесь.
- Понятно... - Девушка глядела на голубой цветок пламени примуса, накручивая на палец солнечный локон, - ты просто избегаешь общества людей.
- И это тоже, - согласился Игорь, - все люди, которые были мне небезразличны, или погибли, или предали нашу правду. Я устал терять друзей. Пацаны: Они мне как сыновья были. Из тех, кто постарше, почти никто в партизаны не пошел. Как привыкли когда-то власть поддерживать, так и оккупантов поддержали. Одни мальчишки вот:
- Мальчиши-кибальчиши... - вздохнув, произнесла Лада.
- Кто? - переспросил Князев.
- Да так... Из книги.
- И потом, у меня здесь дело незаконченное. Провиант есть, патроны тоже.
Девушка грустно улыбнулась:
- Ненависть? Месть?
Князев сел напротив нее, опершись локтями на стол и опустив подбородок на сжатые в замок ладони.
- Знаешь, нет. Когда Шурку хоронил, понял, что ненависть перегорела. Я всех их простил, но они должны умереть. Да, мне некого теперь защищать. Но я умею драться и буду драться, пока жив. А убьют - так я свою цену заплатил. Счет на сотни идет - и стрелок похлопал по прикладу своей винтовки.
- Ты на грани сумасшествия... - грустно произнесла Лада.
- Бывало и похлеще. Прорвёмся! Слышь, сестренка, а может, вам за Урал рвануть? На китайскую территорию. Говорят, там жизнь получше, даже города сохранились.
- А может, сразу в Америку? - отмахнулась Лада. - Знаешь, Игорь, поговорку "где хорошо, там и Родина" не русские придумали.
* * *
Собирались недолго. В партизанской кладовой отыскался большой отрез портяночного материала. Игорь смастерил из него удобную сумку-кенгуру для переноски ребенка, и нарезал квадратов на подгузники. В рюкзак был упакован провиант, спички, спальные мешки. Оружие и боеприпасы Князев носил на ремне. Девушке он предложил "беретту" с глушителем. Подготовив пещеру к возможным визитам непрошеных гостей, Игорь повел девушку в сгущающиеся сумерки.
* * *
Столб черного дыма на горизонте они заметили еще на рассвете, но думать о худшем не хотелось до последнего.
Хутора не было.
Обугленные бревна, остовы печей, чьи-то брошенные телеги. И повсюду - обгорелые страницы книг. Лада опустилась на колени, подняла с пепелища несколько бумажек, попыталась прочесть их и расплакалась. Малыш заголосил в ответ.
- Не плачь, - попытался успокоить ее Игорь, - Видишь - людей нет. Значит, успели уйти.
- Сама знаю, что успели. Знаешь, у наших какая интуиция? Но книги - сгорели. Тебе не понять, что они для меня значили, так иди, откуда пришел! Дальше я сама. Спасибо за компанию, до запасной стоянки я доберусь одна. Что ж ты стоишь?
Он молчал. Большой, сильный, угрюмый. Потом поправил ремень и сказал:
- Прости. Я был не прав. Кажется, мне опять есть кого защищать...
2069
Станица росла, приближаясь численностью к пяти тысячам человек. Чуть ли не каждый день сюда приходили новые поселенцы. Стучали топоры, горланили петухи. На лугу у леса высокий и стройный темноволосый парень учил мальчишек драться.
Серый, унылый пейзаж пустыря, отделяющего "крысятник" - бедняцкий квартал на окраине города - от свалки. Майский ветер гоняет по жухлой траве разноцветные обрывки пластиковых пакетов, шуршит в зарослях сухого прошлогоднего бурьяна да несет в городок отвратительный, но давным-давно ставший для жителей крысятника привычным запах тлеющего мусора.
Молодая женщина свернула с тропинки, змеящейся по пустырю, и, обогнув ветхую, неухоженную церквушку, наспех переоборудованную под мечеть, оказалась в городе. Одеждой она не отличалась от остальных женщин, попадавшихся ей на пути. Такое же темное длинное платье, скрывающее от постороннего взгляда все, что только можно спрятать, такой же светлый хиджаб на голове. Она шагала уверенной походкой, но, тем не менее, вглядывалась в лица встречных людей, будто бы кого-то искала. Вот, тяжело ступая, ведет на веревке брюхатую козу полная женщина с красным и вспотевшим лицом. Вот стайка ребятишек лет пяти - двое из них затеяли потасовку, а остальные, обступив дерущихся товарищей, громко их подбадривают. Вот сухощавый старик, с бурой, под стать глине, из которой сделаны его кувшины и миски, кожей катит тележку с посудой на базар.
Девушка обогнала старика, свернула на узкую улочку с тесно мостящимися по соседству друг с другом невзрачными одноэтажными домишками и гуляющими за заборами курами, и через несколько минут оказалась на базарной площади.
Несмотря на кричащую нищету жителей района, рынок бурлил, шумел, звал к себе тысячами голосов, будто все население города собралось здесь. Увлекаемая живым потоком, девушка двигалась вдоль торгующих рядов, без интереса бросая взгляды на выставленный товар. Почти весь он попадал сюда со свалки - погнутый остов люстры без плафонов, сильно поношенная, но еще вполне годная одежда и обувь, отсортированный, высушенный и спрессованный горючий мусор для топки печей, желтые, полувековой давности, газеты - на растопку. Товар разложен на столиках, сдвинутых ящиках, а кое у кого - прямо на земле, на тряпках или бумагах.
На ларьке, из которого доносилась громкая брань и не менее громкий басовитый хохот, над гордой вывеской "Казино" намалеваны успевшей выцвести за четыре месяца краской цифры: "2053". Жители города привыкли встречать новый год дважды: по мусульманскому и по западному календарям.
"...Непростой год грядет... Поворотный... Многое в этот год решиться может. Но только от нас зависит, как судьба нашего рода повернется. Многое нужно нам сделать, но самое главное - мы должны разучиться бояться. Потому что боги любят отважных!"
У одного из лотков она невольно задержалась. Книги! Толстые, старые, с выцветшими корешками и желтыми страницами - книги на русском языке! Чья-то библиотека, определенная небритым и, вероятно, неграмотным торговцем на отопление ветхих жилищ.
Если бы она могла, она купила бы всё. Даже если бы не хватило денег, она уговорила бы торговца повременить или обменять книги на что-нибудь другое. Натуральным обменом жителей крысятника было не удивить: деньги водились далеко не в каждой семье.
Она не могла. Сегодня ей предстояло выполнить тяжелое, опасное, но жизненно важное для всего рода задание. А потому, сдержав вздох, она прошла мимо сваленных горкой на земле книг и направилась к западным воротам рынка.
Здесь начинался Мертвый город. Пустые оконные проемы многоэтажек - всё, что можно было сжечь, давно разворовали - кое-где были заколочены ржавыми листами железа и обломками пластика. Здесь селились те, у кого не было средств даже на угол в крысятнике. Многие дома были полуразрушены, от некоторых остались лишь фрагменты стен. На крышах зеленела трава, из дверных проемов выглядывали молодые деревца. Нет, район не пострадал от землетрясения или других стихийных бедствий. Просто в городе не осталось людей, которые могли себе позволить жить в благоустроенных домах. Квартиры пустовали, коммуникации сгнили, мародеры сняли и вывезли все ценное. Дожди, ветры да чахлые березки, пробивающиеся из щелей между кирпичами, год за годом медленно разрушали здания.
Над серой стеной пятиэтажки возвышались ржавые металлические буквы. <Боль №1> - прочла женщина. Остальные буквы давно украшали вход в один из многочисленных игорных бараков крысятника.
"Кажется, здесь была больница? Да, дед любит вспоминать об этом здании, где когда-то было множество лекарств и необходимых для врачей инструментов..."
Стены бывшей больницы местами были покрыты копотью. Пожары - обычное дело для умирающих городов.
Но вот руины уступили место санитарной лесополосе, а за ней уже сверкали свежей черепицей и спутниковыми тарелками особняки элитного квартала.
Угрюмый полицейский смерил девушку пристальным взглядом темных глаз из-под густых бровей, но останавливать не стал. Она, скорее всего, могла бы быть продавщицей, уборщицей, может быть, даже няней. К тому же к женщинам копы всегда относились лояльней.
Стриженые газоны здесь были по-летнему ярки, асфальт - нереально ровен и гладок. На площадках перед домами сияли, отполированные, роскошные внедорожники и легкие спортивные кабриолеты. Пестрели вывесками магазины, мигал разноцветными огнями ночной клуб. Как будто бы и нет вблизи этого обнесенного высоким сетчатым забором райского местечка Мертвого города и бедняцких лачуг.
Стоянка гипермаркета.
Алый кабриолет, стоящий, наплевав на разметку. Полноватый хозяин, о чем-то громко спорящий с приятелем, театрально взмахивая волосатыми руками в золотых перстнях.
И полугодовалый пухлощекий малыш, пристегнутый к детскому креслу на правом сиденье.
Пора!
"...Ладушка, внученька, послушай меня. Община наша слишком мала, двести душ всего. Все дети наши друг дружке родней приходятся. Вырастут невесты - за кого отдавать станем? Свежая кровь нужна обязательно. Мальчонку добудь, а я уж перед богами за грех твой ответ держать стану..."
Миг - и покорная простолюдинка сбрасывает неудобную накидку. Теперь она одета в легкую кожаную куртку и брюки. Два - кошачьим прыжком она оказывается около машины. Три - щелкают застежки, и вот малыш в руках женщины.
- Кудаааа?! - Несется вслед яростный вопль родителя, сопровождаемый многоэтажным матом, - Не стрелять, шакал! Живьем брать сучку неверную!
Но она уже далеко. Как молния мчится по чудо-асфальту, прижимая к груди теплое сокровище. Нет, к воротам ей теперь путь отрезан. Где-то позади тяжело громыхают сапоги преследователей - трех или четырех здоровяков. Но выход есть! Прыжок - и она на капоте легковушки, потом на крыше, потом - на автобусе, стоящем возле трехметровой ограды. Последний прыжок - и мягкое приземление в траву с перекатом.
"Как ты, малыш? Не ударился? Улыбаешься... Понравилось?"
На одном дыхании она пересекает лесополосу и пытается затеряться в улочках и развалинах Мертвого города. Но преследователи, похоже, знают это место куда лучше беглянки. Два черных джипа то исчезают за углом, то выныривают, отрезая ей путь в очередной узкий проход.
Тупик.
Верзилы-секьюрити вышли из машин, довольно похрустывая кулачищами.
- Дэвочка, куда торопишься? - скалится один. Отдай ребенка, мы тэбе совсем небольно сделаем, да, братки?
Женщина положила малыша на землю позади себя и встала в боевую стойку.
Верзилы расхохотались.
И тотчас первый из них повалился навзничь, поливая землю алым фонтанчиком из пробитого черепа.
- Снайпер! - успел крикнуть второй, прежде чем упал рядом с товарищем.
Двое оставшихся заметались по каменному тупику, но укрыться было негде, а невидимый снайпер работал быстро и ритмично, и через несколько секунд с преследователями было покончено.
Женщина прижала ребенка к себе, с тревогой вглядываясь в оконные проемы дома напротив, ожидая, что пуля вот-вот может настичь и её.
Тишина.
- Эй, сестренка!
Она обернулась. Пристальный, изучающий взгляд серых прищуренных глаз.
Он стоял совсем недалеко от нее - высокий, крепкий, небритый, с "Драгуновым" в руках. На шее - дог тэг и православный крестик. На майке - портрет полевого командира Степана Кузнецова, о гибели которого так громко трубили натовские пропагандисты год назад.
- Испугалась? Извини, работа. А теперь давай за мной, а то минут через десять здесь будет жарко:
Террорист, палач, нелюдь, русский медведь - так писали об этом человеке листовки, расклеенные по городу.
Выбора не было. Девушка молча кивнула и, поудобнее перехватив малыша, двинулась вслед за своим избавителем по едва различимой тропинке, огибающей груды железобетонного мусора с точащими в небо сухожилиями арматур.
Провожатый был молчалив. Когда девушка попросила дать ей время, чтобы раздобыть молоко для младенца, он бросил одно только слово "Потом".
Он шел вперед быстрым, но бесшумным шагом, внимательно вглядываясь в силуэты города. Несколько раз он подавал знак "замри" и приникал к окуляру прицела. Стрельбы не открывал, но два раза менял маршрут.
Наконец, стены брошенных домов остались позади. Снайпер вел девушку по лесистой ложбине. Тяжелые и липкие запахи свалки, пронизывающие Мертвый город, не ощущались здесь. Деревья светились молодой листвой, в их кронах шла перекличка мелких озорных птах.
Путь привел беглецов к скалам. Стрелок сбавил шаг:
- Осторожно! Растяжка!
В кустах обнаружился замаскированный хворостом вход в пещеру.
- Не бойся. - Он кивнул и поставил винтовку на предохранитель, - Это моя берлога. До темноты переждешь здесь.
Из пещеры веяло прохладой. Стрелок вытащил из каменной ниши аккумуляторный фонарик и два ватника.
- На, накинь. Здесь три градуса.
- Ты всегда такой неразговорчивый?
Едва уловимая улыбка.
- Почти: Предпочитаю смотреть. И слушать.
- Подержи, пожалуйста, ребенка.
Стрелок осторожно взял малыша на руки, и девушка закуталась в большой, не по размеру, ватник камуфляжной расцветки.
Уснувший в дороге ребенок открыл глазки и внимательно посмотрел на бойца.
- И как зовут нашего героя?
- Владислав, - отозвалась девушка. А меня - Лада.
- Будем знакомы. Игорь.
- Игорь Князев? - переспросила девушка.
- Так точно. Сто пятьдесят тысяч евробаксов за голову. В курсе?
- Да кто ж этих плакатов не видел:
Мальчонка засопел и заплакал. Стены пещеры прекрасно отражали звук, и казалось, что плачет не один ребенок, а целая орава.
- Вот скажи, чем я теперь буду ребенка кормить? - Всплеснула руками Лада. Она забрала малыша у Игоря, и принялась качать его.
- Сейчас. Иди за мной.
Он повел ее через лабиринты подземных ходов, мимо деревянных опор, гротов и ручьев. Пещера простиралась на добрые километры, и здесь ничего не стоило заблудиться. Ребенок недовольно пищал, требуя еды.
Наконец, они пришли.
Это был сухой, неплохо проветриваемый грот. Вдоль стен стояли штабеля ящиков, а рядом - несколько двухъярусных кроватей, сколоченных из сосновых жердей.
Игорь щелкнул зажигалкой, и под сводами грота заплясали неясные тени от солярочной свечи, сделанной из танковой гильзы.
Выключив фонарь - три свечи позволяли сносно видеть - он пошарил в ящике и достал банку сгущенки. Тут же нашлись примус, котелок и алюминиевая канистра с водой.
Когда вода нагрелась, Игорь развел в ней сгущенку, и, достав из упаковки свежий бинт, макнул его в котелок. Владислав вцепился в сладкую марлю беззубым ротишкой, и, пыхтя от усердия, принялся ужинать. Одновременно он бросал на взрослых укоряющие взгляды, словно пытаясь сказать: "А без скандала до вас не доходит, что есть пора?"
Лада сидела на скамье перед столом, сколоченным из неструганой доски, прижимая к себе мальчонку. Теплый оранжевый свет от пляшущего огонька ласкал ее худенькое лицо и отражался в славянских голубых глазах.
- А ты красивая: - улыбнулся Игорь, - Партизанская мадонна: Жаль, пацаны не видят.
- А где они?
- Нет больше пацанов, - боец опустил глаза, - Шурку вот вчера схоронил.
Он вынул из кармана бумажник и показал Ладе фотографию. Он, в окружении семерых мальчишек. Некоторые из ребят пытаются придать лицу серьезность, другие - улыбаются.
- Повстанцы? - уточнила девушка, - Дети совсем еще:
- Не дети. Старшему - восемнадцать было. Поначалу, оно конечно, романтикой бредили, но это проходит быстро. Дрались как черти.
Он вздохнул, положил на стол свою винтовку, и не глядя, по памяти, принялся разбирать и чистить оружие.
Малыш недовольно засопел - Лада вновь обмакнула марлю, и он успокоился.
- Ну, рассказывай, сестренка, - потребовал Князев, - Ты, судя по всему, из родноверов?
- Как догадался, командир? Не думала, что про нашу общину в городе знают.
- Имя у тебя редкое. Волосы светлые, одежда нездешняя, да и медальон с коловратом не для красы болтается?
- Крыть нечем. - Усмехнулась девушка. - Камуфляж пришлось в городе бросить, бежать мешал.
- И далеко до вашей общины? - Игорь бережно обтирал ветошью детали механизма.
- Два дня перехода.
- Эко далеко от города забрались! - присвистнул стрелок. - И большая у вас община?
- Двести два человека. Вместе со стариками и детишками. Мужчин мало.
- Мужчин, милая, везде дефицит. И чем живут нынче лесные отшельники?
- Тем и живем, что лес да озеро посылают. А цель наша - неужели не в курсе? - сберечь родную культуру. Книги по деревням вымениваем. Язык бережем, фольклор, веру. Детишек растим. В городах-то уже русских, почитай что нет. Кто и выжил в смуту - мусульманство приняли, живут по шариату. Язык забывают... Дети растут неграмотными.
- Это верно. - Игорь собрал оружие и щелкнул предохранителем. - Не осталось русских-то, только люди без прошлого. Такие где угодно приспособятся. Вот, бывает, всколыхнется что-то в нищей душонке, посочувствует партизану, еду предложит. Вот только на ночлег пустить боязно: за содействие-то смерть полагается. А коли духи его за кадык возьмут - сдаст с потрохами.
Он подошел к ящикам, набрал пригоршню патронов и достал три банки консервов. Малыш сладко сопел на теплой груди у Лады.
- Наелся, пухлощекий, - улыбнулся Князев, - Пора и нам подкрепиться.
Он поставил на огонь закопченную сковородку, огромным спецназовским ножом вскрыл банки и вывалил содержимое на горячий чугун. Перловка и тушенка.
Пока сковорода шипела и плавился жир, распространяя по гроту такой аромат, что у девушки потекли слюнки, Игорь ставил на стол патроны. Ровной шеренгой - как солдат.
Патроны были новыми, они сияли в свете коптилок будто только что принесенные с завода, даром что последние из оружейных заводов были уничтожены точечными ударами во время "миротворческой миссии" НАТО.
- А вот ребеночек не твой. - Князев пристально поглядел в глаза Лады.
- Мой! - взгляд девушки сделался тверже гранита. - Теперь - мой. Общине нужны дети. Иначе - смерть.
- Понимаю. Но почему бы тебе не взять ребенка из крысятника? Нищие сами отдадут, еще и благодарны будут.
- Потому что у нищих ребенок имеет шанс вырасти человеком. А у этих - нет.
- У кого - у этих? - Князев насторожился - Уж не у самого ли эмира ты наследника стырила?
- У самого.
Игорь закрыл лицо руками:
- Ой, дура, баба: Ну и дура! А я-то гляжу, что от тебя этим гориллам нужно? Да теперь же он весь крысятник на уши поставит. Даже если тебя не найдет, все равно головы полетят. Да и скажи мне, зачем вам этот ребенок? В нем же ни капли русской крови!
Девушка выдержала паузу и заговорила тихо, но твердо:
- Русский - это не цвет глаз и не форма носа. Это даже не то, крестили человека при рождении или обрезание делали. Это - сказки, песни, слышанные в раннем детстве. Это лучшие из книг, написанных за несколько веков на русском языке. Это умение мыслить, любовь к людям и земле, на которой родился. Любовь к свободе. Ненависть к врагам. То, что формируется в ребенке заботой родителей, а не дается природой. Многие в общине рождены в смешанных браках. Но они - гораздо более русские, чем те, кто ютится в трущобах крысятника и разговаривает на диалекте оккупантов.
Ребенок завозился у нее на руках. Девушка встала со скамьи, и принялась укачивать его, прохаживаясь от кроватей до ящиков и обратно.
Игорь молчал. Он брал из золотой шеренги патрон за патроном, и, поднося к огню, пристально разглядывал каждый, чтобы, убедившись в отсутствии брака, защелкнуть "солдата" в магазин.
Малыш затих. Лада заметила обтрепанный корешок книги, торчащей из-под набитого сеном матраса. Она осторожно, стараясь не потревожить сон ребенка, вытащила книжку и поднесла к свету.
- "Метро-2033"?
Игорь обернулся:
- Фантастика. Шурка любил: И угадай, когда написана: лет за двадцать до гражданской. Любопытная вещица, почитай. Кое-что парень угадал. Вот только главного не просек: боялись люди ядерной войны, а демографическую катастрофу своими руками приближали. Мода на бездетность, секс-меньшинства, мать их: Да если и был ребенок, то почти всегда один. Один! А гости? У них и сейчас не меньше трех в семье, а в те годы пять-шесть детей нормой было!
А пили как? Сколько детей дебилами рождалось, не читала? Целые села с синдромом врожденного алкоголизма! И всех всё устраивало. Даже режим, который на трех китах держался - нефти, газе и лесе, всегда большинством поддерживали. И чем дальше от центра, тем единодушней. Вот и вышла боком любовь эта невзаимная. Гости-то всегда борзыми были, да только обыватель все терпел. Считал, что его эта борзота не коснется. Еще и друзья из-за бугра капали, мол, терпимее нужно к гостям-то. Ежели кто гостя обидел - сразу клеймо "фашист", и на особый учет. А вот когда гости русских парней резали - в новостях даже национальность бандитов умалчивалась. Не было среди гостей бандитов, были только "особенности менталитета". Нет, некоторых сажали, не без этого. Но сроки были шутейные, а там и вовсе отпускали по амнистии. А вот офицерам, которые это стадо баранов от волков берегли, на всю катушку сроки давали. И ни одна морда правозащитная за бугром не вякнула.
Подросли у гостей детки, позабыли, что они гости. Принялись ножичками поигрывать. Доигрались. Гражданская началась. Поначалу и сторон-то в войне не было, каждый за себя дрался. Криминал распоясался. Власти облажались по полной. Позже оставшиеся русские все же сплотились вокруг офицеров, начали теснить гостей. Вот тут-то добрые друзья и провернули миротворческий блицкриг. Оставшиеся боеспособные подразделения добили, ПВО ликвидировали, ядерные шахты. Россию поделили на эмираты, марионеток насажали, вкачали в них бабло. Короче, пригодился югославский сценарий. Нефть почти даром теперь качают, - он замолчал, и было слышно, как хрустнули костяшки сжимаемых кулаков. - Ну, садись за стол. Поешь, разогрелось. Я мальца подержу.
Девушка потянулась, расправляя затекшие от долгого держания ребенка руки, и принялась торопливо утолять голод. После трех дней, проведенных в поисках ребенка, жирная солдатская каша казалась ей манной небесной.
- В небе-то друзья эти неплохо воюют, - продолжал неожиданно разговорившийся Игорь, - но вот на земле что-то не очень. Как поплыли в первые же месяцы за океан в гробах, так и передумали здесь надолго задерживаться. Благо не зря они в наших соседях ненависть так бережно взращивали: Видела американских коммандос в городе? То-то. Только на плакатах. А на деле - украинский корпус, латышская дивизия, грузинский спецназ. Мрази.
Он вздохнул, подошел к кровати, положил в нее малыша и накрыл его своим ватником, как одеялом. Затем вытащил из-под кровати рюкзак, расшнуровал его:
- Здесь медикаменты всякие. Возьми, вашим пригодятся.
- Не может быть! - всплеснула руками девушка. - Настоящие лекарства? То-то дед образуется! Он врач, очень хороший врач. Когда-то публиковался в зарубежных научных журналах. Да и потом, когда война началась, его уговаривали туда переехать.
- Ну, тем более, вам полезней будет, - кивнул Игорь.
- А ты? - девушка отложила ложку и внимательно посмотрела на Князева.
- Что я?
- Неужели ты останешься здесь? Один? Не пойдешь со мной?
- Куда деваться, пойду. Но только проводить. Не донесешь одна-то. Или на карателей нарвешься.
- А потом?
- А потом вернусь. Ну нельзя мне к вам, пойми. За мою голову бабки обещаны немерянные, не забыла? Прознают шакалы - всю общину сожгут, детей не пожалеют. Спасибо за приглашение, но мне лучше здесь.
- Понятно... - Девушка глядела на голубой цветок пламени примуса, накручивая на палец солнечный локон, - ты просто избегаешь общества людей.
- И это тоже, - согласился Игорь, - все люди, которые были мне небезразличны, или погибли, или предали нашу правду. Я устал терять друзей. Пацаны: Они мне как сыновья были. Из тех, кто постарше, почти никто в партизаны не пошел. Как привыкли когда-то власть поддерживать, так и оккупантов поддержали. Одни мальчишки вот:
- Мальчиши-кибальчиши... - вздохнув, произнесла Лада.
- Кто? - переспросил Князев.
- Да так... Из книги.
- И потом, у меня здесь дело незаконченное. Провиант есть, патроны тоже.
Девушка грустно улыбнулась:
- Ненависть? Месть?
Князев сел напротив нее, опершись локтями на стол и опустив подбородок на сжатые в замок ладони.
- Знаешь, нет. Когда Шурку хоронил, понял, что ненависть перегорела. Я всех их простил, но они должны умереть. Да, мне некого теперь защищать. Но я умею драться и буду драться, пока жив. А убьют - так я свою цену заплатил. Счет на сотни идет - и стрелок похлопал по прикладу своей винтовки.
- Ты на грани сумасшествия... - грустно произнесла Лада.
- Бывало и похлеще. Прорвёмся! Слышь, сестренка, а может, вам за Урал рвануть? На китайскую территорию. Говорят, там жизнь получше, даже города сохранились.
- А может, сразу в Америку? - отмахнулась Лада. - Знаешь, Игорь, поговорку "где хорошо, там и Родина" не русские придумали.
* * *
Собирались недолго. В партизанской кладовой отыскался большой отрез портяночного материала. Игорь смастерил из него удобную сумку-кенгуру для переноски ребенка, и нарезал квадратов на подгузники. В рюкзак был упакован провиант, спички, спальные мешки. Оружие и боеприпасы Князев носил на ремне. Девушке он предложил "беретту" с глушителем. Подготовив пещеру к возможным визитам непрошеных гостей, Игорь повел девушку в сгущающиеся сумерки.
* * *
Столб черного дыма на горизонте они заметили еще на рассвете, но думать о худшем не хотелось до последнего.
Хутора не было.
Обугленные бревна, остовы печей, чьи-то брошенные телеги. И повсюду - обгорелые страницы книг. Лада опустилась на колени, подняла с пепелища несколько бумажек, попыталась прочесть их и расплакалась. Малыш заголосил в ответ.
- Не плачь, - попытался успокоить ее Игорь, - Видишь - людей нет. Значит, успели уйти.
- Сама знаю, что успели. Знаешь, у наших какая интуиция? Но книги - сгорели. Тебе не понять, что они для меня значили, так иди, откуда пришел! Дальше я сама. Спасибо за компанию, до запасной стоянки я доберусь одна. Что ж ты стоишь?
Он молчал. Большой, сильный, угрюмый. Потом поправил ремень и сказал:
- Прости. Я был не прав. Кажется, мне опять есть кого защищать...
2069
Станица росла, приближаясь численностью к пяти тысячам человек. Чуть ли не каждый день сюда приходили новые поселенцы. Стучали топоры, горланили петухи. На лугу у леса высокий и стройный темноволосый парень учил мальчишек драться.